Сказка о Хасане басрийском

Восемьсот четырнадцатая ночь

Когда же настала восемьсот четырнадцатая ночь, она сказала: "Дошло до меня, о счастливый царь, что царица Нур-аль-Худа велела старухе привести Хасана и сказала: "Он испытал страхи и бедствия и прошел путями смерти, ужасы которых все возрастали, по при этом он до сих пор не спасен от испития смертной чаши". - "Когда я приведу его к тебе, сведешь ли ты его с ними и, если выяснится, что это не его дети, простишь ли ты его и возвратишь ли и его страну?" - спросила старуха.

И, услышав ее слова, царица разгневалась великим гневом и воскликнула: "Горе тебе, о злосчастная старуха! До каких пор продлятся твои уловки из-за этого чужеземца, который посягнул на нас и поднял нашу завесу и узнал о наших обстоятельствах? Разве он думает, что пришел в нашу землю, увидел наши лица и замарал нашу честь и вернется в свои земли невредимым? Он разгласит о наших обстоятельствах в своих землях и среди своих родных, и дойдут о нас вести до всех царей в областях земли, и разъедутся купцы с рассказами о нас но все стороны и станут говорить: "Человек вошел на острова Вак и прошел страны колдунов и кудесников и вступил в Землю Джиннов и в Землю Зверей и Птиц и вернулся невредимым". Этого не будет никогда! Клянусь тем, кто сотворил небеса и их построил и простер землю и протянул ее, и создал тварей и исчислил их! Если это будут не его дети, я непременно убью его, и сама отрублю ему голову своей рукой!" И она закричала на старуху так, что та со страху упала, и натравила на нее привратника и двадцать рабов и сказала им: "Пойдите с этой старухой и приведите ко мне скорее того юношу, который находится у нее в доме".

И старуха вышла, влекомая привратником и рабом, и цвет ее лица пожелтел, и у нее дрожали поджилки, и пошла к себе домой и вошла к Хасану. И когда она вошла, Хасан поднялся и поцеловал ей руки и поздоровался с нею, но старуха не поздоровалась с ним и сказала: "Иди поговори с царицей! Не говорила ли я тебе: "Возвращайся в твою страну". И не удерживала ли тебя от всего этого, но ты не послушался моих слов? Я говорила: "Я дам тебе то, чего никто не может иметь, и возвращайся в твою страну поскорее", но ты мне не повиновался и не послушался меня, а напротив, сделал мне наперекор и избрал для себя и для меня гибель. Вот перед тобою то, что ты выбрал, и смерть близка. Иди поговори с Этой развратной распутницей, своевольной обидчицей".

И Хасан поднялся с разбитым сердцем, печальной душой и испуганный, говоря: "О хранитель, сохрани! О боже, будь милостив ко мне в том, что ты определил мне из испытаний, и покрой меня, о милостивейший из милостивых". И он отчаялся в жизни и пошел с теми двадцатью рабами, привратником и старухой. И они ввели Хасана к царице, и он увидел своих детей, Насира и Мансура, которые сидели у царицы на коленях, и она играла с ними и забавляла их. И когда взор Хасана упал на его детей, он узнал их и вскрикнул великим криком и упал на землю, покрытый беспамятством, так сильно он обрадовался своим детям..."

И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.

Восемьсот пятнадцатая ночь

Когда же настала восемьсот пятнадцатая ночь, она сказала: "Дошло до меня, о счастливый царь, что когда взор Хасана упал на его детей, он узнал их и вскрикнул великим криком и упал на землю, покрытый беспамятством. А очнувшись, он узнал своих детей, и они узнали его, и взволновала их врожденная любовь, и они высвободились из объятий царицы и встали возле велик он и славен! - внушил им слова: "О батюшка наш!"

И заплакали старуха и присутствующие из жалости и сочувствия к ним и сказали: "Хвала Аллаху, который соединил вас с вашим отцом!" А Хасан, очнувшись от обморока, обнял своих детей и так заплакал, что его покрыло беспамятство. И, очнувшись от обморока, он произнес такие стихи:

"Я вами клянусь: душа не может уже терпеть

Разлуку, хотя бы близость гибель сулила мне.

Мне призрак ваш говорит: "Ведь завтра ты встретишь их".

Но разве, назло врагам, до завтра я доживу?

Я вами клянусь, владыки, как удалились вы,

Мне жизнь не была сладка совсем уже после вас.

И если Аллах пошлет мне смерть от любви моей,

Я мучеником умру великим от страсти к вам.

Газелью клянусь, что в сердце пастбище обрела,

Но образ ее, как он, бежит от очей моих,

Коль вздумает отрицать, что кровь мою пролила,

Она на щеках ее свидетелем выступит".

И когда царица убедилась, что малютки - дети Хасана и что ее сестра, госпожа Манар-ас-Сана, - его жена, в поисках которой он пришел, она разгневалась на сестру великим гневом, больше которого не бывает..."

И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.

Восемьсот шестнадцатая ночь

Когда же настала восемьсот шестнадцатая ночь, она сказала: "Дошло до меня, о счастливый царь, что когда царица Нур-альХуда убедилась, что малютки - дети Хасана и что ее сестра, Манар-ас-Сана, - его жена, в поисках которой он пришел, она разгневалась на сестру великим гневом, больше которого не бывает, и закричала в лицо Хасану, и тот упал без чувств. А очнувшись от обморока, он произнес такие стихи:

"Ушли вы, но ближе всех людей вы душе моей,

Вы скрылись, но в сердце вы всегда остаетесь.

Аллахом клянусь, к другим от вас я не отойду

И против превратностей судьбы буду стоек.

Проходит в любви к вам ряд ночей и кончается,

А в сердце моем больном стенанья и пламя

Ведь прежде я не хотел разлуки на час один,

Теперь же ряд месяцев прошел надо мною.

Ревную я к ветерку, когда пролетает он,

Поистине, юных дев ко всем я ревную".

А окончив свои стихи, Хасан упал, покрытый беспамятством. И, очнувшись, он увидел, что его вытащили, волоча лицом вниз, и поднялся и пошел, путаясь в полах платья, и не верил он в спасение от того, что перенес от царицы. И это показалось тяжким старухе Шавахи, но она не могла заговорить с царицей о Хасане из-за ее сильного гнева.

И когда Хасан вышел из дворца, он был растеряй и не знал, куда деваться, куда пойти и куда направиться, и стала для него тесна земля при ее просторе, и не находил он никого, кто бы с ним поговорил и развлек бы его и утешил, и не у кого было ему спросить совета и не к кому направиться и не у кого приютиться. И он убедился, что погибнет, так как не мог уехать и не знал, с кем поехать, и не знал дороги и не мог пройти через Долину Джиннов и Землю Зверей и Острова Птиц, и потерял он надежду жить. И он заплакал о самом себе, и покрыло его беспамятство, а очнувшись, он стал думать о своих детях и жене и о прибытии ее к сестре и размышлять о том, что случится у нее с ее сестрой.

А потом он начал раскаиваться, что пришел в эти земли и что он не слушал ничьих слов, и произнес такие стихи:

"Пусть плачут глаза о том, что милую утратил я:

Утешиться трудно мне, и горесть моя сильна.

И чашу превратностей без примеси выпил я,

А кто может сильным быть, утратив возлюбленных?

Постлали ковер упреков меж мной и вами вы;

Скажите, ковер упреков снова когда свернут?

Не спал я, когда вы спали, и утверждали вы,

Что я вас забыл, когда забыл я забвение.

О, сердце, поистине, стремится к сближению,

А вы - мои лекари, от хвори храните вы.

Не видите разве, что разлука со мной творит

Покорен и низким я и тем, кто не низок был.

Скрывал я любовь мою, но страсть выдает ее,

И сердце огнем любви на веки охвачено.

Так сжальтесь же надо мной и смилуйтесь: был всегда

Обетам и клятвам верен в скрытом и тайном я.

Увижу ли я, что дни нас с вами сведут опять?

Вы - сердце мое, и вас лишь любит душа моя.

Болит мое сердце от разлуки! О, если бы

Вы весть сообщили мне о вашей любви теперь!"

А окончив свои стихи, Хасан продолжал идти, пока не вышел за город, и он увидел реку и пошел по берегу, не зная, куда направиться, и вот то, что было с Хасаном.

Что же касается его жены, Манар-ас-Сана, то она пожелала выехать на следующий день после того дня, когда выехала старуха. И когда она собиралась выезжать, вдруг вошел к ней придворный царя, ее отца, и поцеловал землю меж ее руками..."

И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.

Восемьсот семнадцатая ночь

Когда же настала восемьсот семнадцатая ночь, она сказала: "Дошло до меня, о счастливый царь, что когда Манар-ас-Сана собиралась выезжать, вдруг вошел к ней придворный царя, ее отца, и поцеловал землю меж ее руками и сказал: "О царевна, твой отец, царь величайший, приветствует тебя и зовет тебя к себе". И царевна поднялась и пошла с придворным к отцу, чтобы посмотреть, что ему нужно. И когда отец царевны увидал ее, он посадил ее с собой рядом на престол и сказал: "О дочка, знай, что я видел сегодня ночью сон, и я боюсь из-за него за тебя и боюсь, что постигнет тебя из-за этой поездки долгая забота". - "Почему, о батюшка, и что ты видел во сне?" - спросила царевна.

И ее отец ответил: "Я видел, будто я вошел в сокровищницу и увидел там большие богатства и много драгоценностей и яхонтов, и будто понравились мне во всей сокровищнице среди всех этих драгоценностей только семь зерен, и были они лучшими в сокровищнице. И я выбрал из этих семи камней один - самый маленький из них, но самый красивый и сильнее всех сиявший. И как будто" я взял его в руку, когда мне понравилась его красота, и вышел с ним из сокровищницы. И, выйдя из ее дверей, я разжал руку, радуясь, и стал поворачивать камень, и вдруг прилетела диковинная птица из далеких стран, которая не из птиц нашей страны, и низринулась на меня с неба и, выхватив камешек у меня из руки, положила его обратно на то место, откуда я его принес. И охватила меня забота, грусть и тоска, и я испугался великим испугом, который пробудил меня от сна, и проснулся, печальный, горюя об этом камне. И, пробудившись от сна, я позвал толкователей и разъяснителей и рассказал им мой сон, и они мне сказали: "У тебя семь дочерей, и ты потеряешь младшую и ее отнимут у тебя силой, без твоего согласия". А ты, о дочка, младшая из моих дочерей и самая мне дорогая и драгоценная. И вот ты уезжаешь к твоей сестре, и я не знаю, что у тебя с ней случится. Не уезжай и вернись к себе во дворец".

И когда Манар-ас-Сана услышала слова своего отца, ее сердце затрепетало, и она испугалась за своих детей и склонила на некоторое время голову к земле, а потом она подняла голову к отцу и сказала: "О царь, царица Нур-аль-Худа приготовила для меня угощение, и она ждет моего прибытия с часу на час. Она уже четыре года меня не видала, и если я отложу мое посещение, она на меня рассердится. Самое большее я пробуду у нее месяц времени и вернусь к тебе. Да и кто ступит на нашу землю и достигнет островов Вак и кто может добраться до Белой Земли и до Черной Горы и достигнуть Камфарной Горы и Крепости Птиц? Как он пересечет Долину Птиц, а за ней Долину Зверей, а за ней Долины Джиннов, вступит на наши острова? Если бы вступил на них иноземец, он наверное бы погиб в морях гибели. Успокойся же душою и прохлади глаза о моем путешествии, никто не имеет власти вступить на нашу землю". И она до тех пор старалась смягчить своего отца, пока тот не пожаловал ей разрешения ехать..."

И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.

Восемьсот восемнадцатая ночь

Когда же настала восемьсот восемнадцатая ночь, она сказала: "Дошло до меня, о счастливый царь, что Манар-ас-Сана до тех пор старалась смягчить своего отца, пока он не пожаловал ей разрешения ехать, и потом он приказал тысяче всадников отправиться с нею и довести ее до реки, а затей оставаться на месте, пока она не достигнет города своей сестры и не войдет в ее дворец. И он велел им оставаться с нею и взять ее и привести к ее отцу и наказал Манар-ас-Сана побыть у сестры два дня и быстро возвращаться. И царевна ответила: "Слушаю и повинуюсь!" - и поднялась и вышла, и отец ее вышел и простился с нею.

А слова отца оставили след в ее сердце, и она испугалась за своих детей, но нет пользы укрепляться осторожностью против нападения судьбы. И Манар-ас-Сана ускоряла ход в течение трех дней с их ночами и доехала до реки и поставила свои шатры на берегу. А потом она переправилась через реку, вместе с несколькими слугами, приближенными и везирями и, достигнув города царицы Нур-аль-Худа, поднялась во дворец и вошла к ней и увидела, что ее дети плачут около нее и кричат: "Отец наш!" И слезы потекли у нес из глаз, и она заплакала и прижала своих детей к груди и сказала: "Разве вы видели вашего отца? Пусть бы не было той минуты, когда я его покинула, и если бы я знала, что он в обители жизни, я бы вас к нему присела".

И потом она стала плакать о себе и о своем муже, и о том, что ее дети плачут, и произнесла такие стихи:

"Любимые! Несмотря на даль и суровость, я

Стремлюсь к вам, где б ни были, и к вам направляюсь лишь.

И взоры обращены мои к вашей родине,

И сердце мое скорбит о с вами прошедших днях.

Как много мы провели ночей без сомнения,

Влюбленные, радуясь и ласке и верности!"

И когда царевна увидела, что ее сестра обняла своих детей и сказала: "Я сама сделала это с собою и с детьми к разрушила мой дом", Нур-аль-Худа не пожелала ей мира, но сказала ей: "О распутница, откуда у тебя эти дети? Разве ты вышла замуж без ведома твоего отца или совершила блуд? Если ты совершила блуд, тебя следует наказать, а если ты вышла замуж без нашего ведома, то почему ты покинула твоего мужа и взяла твоих детей и разлучила их с их отцом и пришла в паши страны?.."

И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.

Восемьсот девятнадцатая ночь

Когда же настала восемьсот девятнадцатая ночь, она сказала: "Дошло до меня, о счастливый царь, что царица Нур-аль-Худа сказала своей сестре Манар-ас-Сана: "А если ты вышла замуж без нашего ведома, то почему ты покинула твоего мужа и взяла твоих детей и разлучила их с их отцом и пришла в наши страны и спрятала от нас твоих детей? Разве ты думаешь, что мы этого не знаем? Великий Аллах, знающий сокровенное, обнаружил нам твое дело, открыл твое состояние и показал твои слабые места!"

И потом, после этого, она велела своим приближенным взять Манар-ас-Сана, и ее схватили, и Нур-аль-Худа связала ей руки и заковала ее в железные цепи и побила ее болезненным боем, так что растерзала ей тело, и привязала ее за волосы к крестовине и посадила ее в тюрьму.

И она написала письмо своему отцу, царю величайшему, чтобы осведомить его об этом деле, и писала ему: "В нашей стране появился мужчина из людей, и моя сестра Манар-ас-Сана утверждает, что она вышла за него Замуж по закону и принесла от него двух детей, но скрыла их от нас и от тебя и не объявляла о себе ничего, пока не пришел к нам этот мужчина, который из людей, а зовут его Хасан. И он рассказал нам, что женился на ней и что она прожила с ним долгий срок времени, а потом взяла своих детей и ушла без его ведома. И она осведомила, уходя, его мать и сказала ей: "Скажи твоему сыну, если охватит его тоска, пусть приходит ко мне на острова Вак". И мы задержали этого человека у нас, и я послала к ней старуху Шавахи, чтобы она привела ее к нам, вместе с ее детьми, и она собралась и приехала. А я приказала старухе Шавахи принести мне ее детей раньше и прийти ко мне с ними, прежде чем она явится, и старуха принесла детей раньше, чем пришла их мать. И я послала за человеком, который утверждал, что она его жена, и, войдя ко мне и увидев детей, он узнал их, и они его узнали, и я удостоверилась, что эти дети - его дети, и что она - его жена, и узнала, что слова этого человека правильны и что на нем нет позора и дурного, и увидела, что мерзость и позор - на моей сестре. И я испугалась, что наша честь будет посрамлена перед жителями наших островов, и когда эта распутная обманщица вошла ко мне, я на нее разгневалась и побила ее болезненным боем и привязала ее к кресту за волосы. Вот я осведомила тебя об ее истории и приказ - твой приказ - что ты нам прикажешь, мы сделаем. Ты знаешь, что в этом деле для нас срам, и позор нам и тебе, и, может быть, услышат об этом жители островов, и станем мы между ними притчей, и надлежит тебе дать нам быстрый ответ".

И потом она отдала письмо посланцу, и тот пошел с ним к царю. И когда царь величайший прочитал его, он разгневался великим гневом на свою дочь Манар-ас-Сана и написал своей дочери Нур-аль-Худа письмо, в котором говорил: "Я вручаю ее дело тебе и назначаю тебя судьей над ее кровью. Если дело таково, как ты говоришь, убей ее и не советуйся о ней со мною".

И когда письмо ее отца дошло до царицы, она прочитала его и послала за Манар-ас-Сана и призвала ее к себе, а Манар-ас-Сана утопала в крови, была связана своими волосами и закована в тяжелые железные цепи, и была на ней волосяная одежда. И ее поставили перед царицей, и она стояла, униженная и презренная, и, увидев себя в столь большом позоре и великом унижении, она вспомнила о своем бывшем величии и заплакала сильным плачем и произнесла такие два стиха:

"Владыка, мои враги хотят погубить меня,

Они говорят, что мне не будет спасенья

Надеюсь, что все дела врагов уничтожишь ты,

Господь мой, защита тех, кто просит в испуге".

И затем она заплакала сильным плачем и упала, покрытая беспамятством, а очнувшись, она произнесла такие два стиха:

"Подружились беды с душой моей; с ними дружен я,

Хоть был врагом их; щедрый - друг для многих,

Единым не был род забот в душе моей,

И их, хвала Аллаху, много тысяч".

И еще произнесла такие два стиха:

"Как много бед нелегкими покажутся

Для юноши - спасенье у Аллаха!

Тяжелы они, но порой охватят кольца их

И раскроются, а не думал я, что раскроются..."

И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.

Ночь, дополняющая до восьмисот двадцати

Когда же настала ночь, дополняющая до восьмисот двадцати, она сказала: "Дошло до меня, о счастливый царь, что когда царица Нур-аль-Худа велела привести свою сестру, царевну Манар-ас-Сана, се поставили перед нею, связанную, и она произнесла предыдущие стихи. И ее сестра принесла деревянную лестницу и положила на нее Манар-ас-Сана и велела слугам привязать ее спиной к лестнице и вытянула ей руки и привязала их веревками, а затем она обнажила ей голову и обвила ее волосы вокруг деревянной лестницы, и жалость к сестре исчезла из ее сердца.

И когда Манар-ас-Сана увидела себя в таком позорном и унизительном положении, она начала кричать и плакать, но никто не пришел ей на помощь. И она сказала: "О сестрица, как ожесточилось ко мне твое сердце и ты не жалеешь меня и не жалеешь этих маленьких детей?" И, услышав эти слова, Нур-аль-Худа стала еще более жестокой и начала ее ругать и воскликнула: "О любовница, о распутница, пусть не помилует Аллах того, кто тебя помилует! Как я тебя пожалею, о обманщица?" И Манар-ас-Сана сказала ей (а она лежала вытянутая)" "Я ищу от тебя защиты у господа неба в том, за что ты меня ругаешь, и в чем я невиновна! Клянусь Аллахом, я не совершала блуда, а вышла за него замуж по закону, и мой господь знает, правда мои слова или нет. Мое сердце разгневалось на тебя из за жестокости твоего сердца ко мне - как ты упрекаешь меня в блуде, ничего не зная! Но мой господь освободит меня от тебя, и если твои упреки за блуд правильны, Аллах накажет меня за это".

И ее сестра подумала, услышав ее слова, и сказала ей: "Как ты можешь обращаться ко мне с такими словами!" А потом она поднялась и стала бить Манар-асСана, и ее покрыло беспамятство. И ей брызгали в лицо водой, пока она не очнулась, и изменились прелести ее от жестоких побоев и крепких уз и от постигшего ее великого унижения, и она произнесла такие два стиха:

"И если грех совершила я

И дурное дело я сделала,

Я раскаялась в том, что минуло,

И просить прощенья пришла я к вам".

И, услышав ее стихи. Нур-аль-Худа разгневалась сильным гневом и воскликнула: "Ты говоришь передо мной стихами, о распутница, и ищешь прощения великих грехов, которые ты совершила! У меня было желание воротить тебя к твоему мужу и посмотреть на твое распутство и силу твоего глаза, так как ты похваляешься совершенными тобой распутствами, мерзостями и великими грехами".

И затем она велела слугам принести пальмовый прут, и когда его принесли, засучила рукава и стала осыпать Манар-ас-Сана ударами с головы до ног. А потом она приказала подать витой бич, такой, что если бы ударили им слона, он бы, наверное, быстро убежал, и стала опускать этот бич на спину и на живот Манар-ас-Сана, и от этого ее покрыло беспамятство. И когда старуха Шавахи увидела такие поступки царицы, она бегом выбежала от нее, плача и проклиная ее. И царица крикнула слугам: "Приведите ее ко мне!" И слуги вперегонку побежали за ней и схватили ее и привели к царице, и та велела бросить Шавахи на землю и сказала невольницам: "Тащите ее лицом вниз и вытащите ее!" И старуху потащили и вытащили, и вот то, что было со всеми ими.

Что же касается до Хасана, то он поднялся, стараясь быть стойким, и пошел по берегу реки, направляясь к пустыне, смятенный, озабоченный и потерявший надежду жить, и был он ошеломлен и не отличал дня от ночи из-за того, что его поразило. И он шел до тех пор, пока не приблизился к дереву, и он увидел на нем повешенную бумажку и взял ее в руку и посмотрел на нее, и вдруг оказалось, что на ней написаны такие стихи:

"Обдумал я дела твои,

Когда был в утробе ты матери,

И смягчил к тебе я ее тогда,

И к груди прижала тебя она.

Поможем мы тебе во всем,

Что горе и беду несет.

Ты встань, склонись пред нами ты

Тебя за Руку мы возьмем в беде".

И когда Хасан кончил читать эту бумажку, он уверился, что будет спасен от беды и добьется сближения с любимыми, а затем он прошел два шага и увидел себя одиноким, в месте пустынном, полном опасности, где не найти никого, кто бы его развлек, и сердце его умерло от одиночества и страха, и у него задрожали поджилки, и он произнес такие стихи:

"О ветер, коль пролетишь в земле ты возлюбленных,

Тогда передай ты им привет мой великий.

Скажи им, что я заложник страсти к возлюбленным,

Любовь моя всякую любовь превышает.

Быть может, повеет вдруг от них ветром милости,

И тотчас он оживит истлевшие кости..."

И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.

Восемьсот двадцать первая ночь

Когда же настала восемьсот двадцать первая ночь, она сказала: "Дошло до меня, о счастливый царь, что Хасан, прочитав бумажку, убедился в том, что будет спасен от беды, и уверился, что добьется сближения с любимыми, а потом он прошел два шага и увидел себя одиноким, в месте, полном опасностей, и не было с ним никого, кто бы его развлек. И он заплакал сильным плачем и произнес такие стихи, которые мы упомянули, и затем прошел по берегу реки еще два шага и увидел двух маленьких детей, из детей колдунов и кудесников, перед которыми лежала медная палочка, покрытая талисманами, а рядом с палочкой - кожаный колпак, сшитый из трех клиньев, на котором были выведены сталью имена и надписи.

И палочка и колпак валялись на земле, а дети спорили из-за них и дрались, так что между ними лилась кровь. И один говорил: "Не возьмет палочки никто, кроме меня!" А другой говорил: "Не возьмет палочки никто, кроме меня!"

И Хасан встал между ними и оторвал их друг от друга и спросил: "В чем причина вашего спора?" И дети сказали ему: "Дяденька, рассуди нас! Аллах великий привел тебя к нам, чтобы ты разрешил наш спор по справедливости". - "Расскажите мне вашу историю, и я рассужу вас", - сказал Хасан. И дети сказали ему: "Мы родные братья, и наш отец был один из больших колдунов, и он жил в пещере на этой горе. Он умер и оставил нам этот колпак и эту палочку, и мой брат говорит: "Никто не возьмет палочки, кроме меня!" - а я говорю: "Никто не возьмет ее, кроме меня!" Рассуди же нас и освободи нас друг от друга!"

И, услышав их слова, Хасан спросил их: "Какая разница между палочкой и колпаком и в чем их ценность? Палочка, судя по внешнему виду, стоит шесть джедидов, а колпак стоит три джедида". - "Ты не знаешь их достоинства", - ответили братья. "А в чем их достоинство?" - спросил Хасан. И дети сказали: "В каждой из этих вещей - дивная тайна, и дело в том, что палочка стоит подати с островов Вак и всех их земель и колпак - то же". - "О дети, ради Аллаха, откройте мне их тайну", - сказал Хасан. И дети ответили: "О дяденька, тайна их велика, и наш отец прожил сто тридцать пять лет, стараясь их придумать, пока не сделал их как нельзя лучше. И он вложил в них скрытую тайну, получая от них дивные услуги, и расписал их наподобие вращающегося небосвода, и разрешил ими все чары. А когда он кончил их изготовление, его застигла смерть, которой не избежать никому. И что касается колпака, то его тайна в том, что всякий, кто наденет его на голову, скроется с глаз всех людей, и никто не будет его видеть, пока колпак останется у него на голове. А что касается палочки, то ее тайна в том, что всякий, кто ею владеет, правит семью племенами джиннов, и все они служат этой палочке, и все подвластны его велению и приговору. И если кто-нибудь, кто ею владеет и у кого она в руках, ударит ею по земле, перед ним смирятся земные цари, и все джинны будут ему служить".

И, услышав эти слова, Хасан склонил на некоторое время голову к земле и сказал про себя: "Клянусь Аллахом, я буду побеждать этой палочкой и этим колпаком, если захочет Аллах великий, и я более достоин их, чем эти дети! Сейчас же ухитрюсь отнять их у них, чтобы помочь себе в моем освобождении и освобождении моей жены и детей от этой жестокой царицы, и мы уедем из этого мрачного места, откуда никому из людей не спастись и не убежать. Может быть, Аллах привел меня к этим мальчикам только для того, чтобы я вырвал у них рту палочку и колпак".

И потом он поднял голову к мальчикам и сказал им: "Если вы хотите разрешить дело, то я вас испытаю, и тот, кто одолеет своего соперника, возьмет палочку, а кто окажется слабее, возьмет колпак. И если я вас испытаю и распознаю вас, я буду знать, чего каждый из вас достоин". - "О дядюшка, мы поручаем тебе испытать нас, решай между нами, как ты изберешь", - сказали дети. И Хасан спросил их: "Будете ли вы меня слушаться и примете ли мои слова?" - "Да", - ответили дети. И Хасан сказал им: "Я возьму камень и брошу его, и кто из вас прибежит к нему первый и возьмет его раньше другого, тот возьмет палочку, а кто отстанет и не догонит другого, тот возьмет колпак". - "Мы принимаем от тебя эти слова и согласны на них", - сказали дети.

И тогда Хасан взял камень и с силой бросил его, так что он скрылся из глаз, и дети вперегонку побежали за ним. И когда они удалились, Хасан надел колпак, взял палочку в руки и отошел от своего места, чтобы увидеть правдивость слов мальчиков о тайне их отца. И младший мальчик прибежал к камню первый и взял его и вернулся к тому месту, где был Хасан, но не увидел и следа его. И тогда он крикнул своему брату: "Где тот человек, что был судьей между нами?" И его брат сказал: "Я его не вижу и не знаю, поднялся ли он на вышнее небо, или спустился к нижней земле!" И потом они поискали Хасана, но не увидели его, - а Хасан стоял на своем месте, - и стали ругать один другого и сказали: "Пропали и палочка и колпак - ни мне, ни тебе, и наш отец говорил нам эти самые слова, но мы забыли, что он нам рассказывал".

И они вернулись обратно, а Хасан вошел в город, надев колпак и неся в руках палочку, и не увидел его ни один человек. И он поднялся во дворец и проник в то помещение, где была Шавахи Зат-ад-Давахи, и вошел к ней в колпаке, и она его не увидела. И он шел, пока не приблизился к полке, тянувшейся над ее головой и уставленной стеклом и фарфором, и потряс ее рукой, и то, что было на полке, упало на пол. И Шавахи Зат-ад-Давахи закричала и стала бить себя по лицу, а затем она подошла и поставила на место то, что упало, и сказала про себя: "Клянусь Аллахом, что царица Нур-аль-Худа не иначе как послала ко мне шайтана, и он сделал со мной это дело! Я прошу Аллаха великого, чтобы он освободил меня от нее и сохранил меня от ее гнева. О господи! Если она сделала такое скверное дело и побила и распяла свою сестру, которая дорога ее отцу, то каков будет ее поступок с кем-нибудь чужим, как я, когда она на него рассердится?.."

И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.

Восемьсот двадцать вторая ночь

Когда же настала восемьсот двадцать вторая ночь, она сказала: "Дошло до меня, о счастливый царь, что старуха Зат-ад-Давахи думала: "Если царица Нур-аль-Худа делает такие дела со своей сестрой, то каково будет положение чужого, когда она на него рассердится?" И затем она воскликнула: "Заклинаю тебя, о шайтан многомилостивый, благодетелем, великим по сану, сильным властью, создателем людей и джиннов, и надписью, которая на перстне Сулеймана, сына Дауда, - мир с ними обоими! - заговори со мной и ответь мне!" И Хасан ответил ей и сказал: "Я не шайтан, я Хасан, любовью взволнованный, безумный, смятенный".

И затем он снял колпак с головы и явился старухе, и та узнала его и взяла и уединилась с ним и сказала: "Что случилось с твоим умом, что ты пробрался сюда? Иди спрячься! Эта развратница причинила твоей жене те пытки, которые причинила, а она - ее сестра. Что же будет, если она нападет на тебя?" И потом она рассказала ему обо всем, что выпало его жене и какие она вынесла тяготы, пытки и мученья, и рассказала ему также, какие достались мученья ей самой, и сказала: "Царица жалела, что отпустила тебя, и послала за тобой человека, чтобы тебя воротить, обещая дать ему кинтар золота и поставить его при себе на мое место, и поклялась, что, если тебя воротят, она убьет тебя и убьет твою жену и детей".

И потом старуха заплакала и показала Хасану, что царица сделала с нею, и Хасан заплакал и воскликнул: "О госпожа моя, как освободиться из этой земли и от этой жестокой царицы и какая хитрость приведет меня к освобождению моей жены и детей и возвращению с ними в мою страну невредимым?" - "Горе тебе, - воскликнула старуха, - спасайся сам!" Но Хасан вскричал: "Я непременно должен освободить ее и освободить моих детей против воли царицы!" - "А как ты их освободишь против ее воли? - молвила старуха. - Иди и скрывайся, о дитя мое, пока позволит Аллах великий".

И тогда Хасан показал ей медную палочку и колпак, и, увидав их, старуха обрадовалась сильной радостью и воскликнула: "Слава тому, кто оживляет кости, когда они истлели! Клянусь Аллахом, о дитя мое, ты и твоя жена были в числе погибающих, а теперь, о дитя мое, ты спасся вместе с твоей женой и детьми! Я ведь знаю эту палочку и того, кто ее сделал, это был мой наставник, который научил меня колдовству, и он был великий колдун и провел сто тридцать пять лет, тщательно делая эту палочку и колпак. А когда он кончил их совершенствовать, его настигла смерть, которой не избежать. И я слышала, как он говорил своим детям: "О дети мои, эти вещи - не ваша доля, но придет человек чужеземный и возьмет их у вас силой, и вы не будете знать, как он их у вас возьмет". И они говорили: "О батюшка, скажи нам, как ему удастся их у нас отнять?" И он отвечал: "Я не знаю этого". Как же тебе удалось отнять их, о дитя мое?"

И Хасан рассказал ей, как он отнял у детей эти вещи. И когда он рассказал ей об этом, старуха обрадовалась и воскликнула: "О дитя мое, раз ты можешь овладеть своей женой и детьми, послушай, что я тебе скажу. Мне не пребывать у этой развратницы, после того как она посягнула на меня и подвергла меня пытке и я уезжаю от нее в пещеру колдунов, чтобы остаться у них и жить с ними, пока я не умру. А ты, о дитя мое, надень колпак, возьми в руку палочку и войди к своей жене и детям в помещение, где они находятся, и ударь палочкой по земле и скажи: "О слуги этих имен!" И поднимутся к тебе слуги палочки, и если к тебе поднимется один из главарей племен, прикажи ему что захочешь и изберешь".

И затем Хасан простился со старухой и вышел и надел колпак и, взяв с собой палочку, вошел в помещение, где находилась его жена. И он увидел, что она в состоянии небытия и распята на лестнице и привязана к ней за волосы, и глаза ее плачут, и она печальна сердцем и находится в самом плохом положении, не зная дороги к спасению, а ее дети играют под лестницей, и она смотрит на них и плачет над ними и над собою. И Хасан увидал ее в наихудшем положении и услышал, что она говорит такие стихи:

"Осталось лишь дыханье легче

И глаз зрачок - в смущенье, недвижен он.

Влюбленный вот - внутри его пышет все,

Огнем горя, но молча все терпит он.

Злорадные, и те над ним сжалились,

О горе тем, кто к врагам жалок стал!"

И когда Хасан увидел, какое его жена терпит мученье, позор и униженье, он так заплакал, что его покрыло беспамятство, а очнувшись, он увидал, что его дети играют, а их мать обмерла от сильной боли. И он снял с головы колпак, и дети закричали: "Батюшка наш!" И тогда он снова накрыл себе голову, а мать мальчиков очнулась из-за их крика и не увидела своего мужа, а увидела только детей, которые плакали и кричали: "Батюшка наш!" И их мать заплакала, услышав, что дети упоминают о своем отце, но ее сердце разбилось, и все внутри ее разорвалось, и она закричала из глубины наболевшего сердца: "Где вы и где ваш отец?" А затем она вспомнила время близости с мужем и вспомнила о том, что с ней случилось после разлуки с ним, и заплакала сильным плачем, так что слезы поранили ей щеки и оросили землю. И щеки ее были залиты слезами от долгого плача, и у нее не было свободной руки, чтобы отереть со щек слезы, и не находила она себе помощника, кроме плача и утешения стихами, и произнесла такие стихи:

"И мне вспомнился расставанья день, как простились мы

И покрыли слезы потоками мой обратный путь.

Как увел верблюдов погонщик их, не могла найти

Я ни стойкости, ни терпения, ни души моей.

И вернулась я, где идти не зная, и не могла

От тоски очнуться и горести и страдания.

Тяжелей всего на пути обратном злорадный был,

Что пришел ко мне, и имел он облик смиренного.

О душа моя, коль вдали любимый, покинь тогда

Жизнь приятную, и на долгий век не надейся ты.

О владыка мой, прислушайся к речам любви,

Пусть не будет так, чтоб не вняло сердце речам моим.

О любви преданья связал я цепью с диковинным

И чудесным, так что кажется, что я Асмаи..."

И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.